Вот

[lidda]

Рассказать то, что происходит в моей жизни я не могу. Но переживания нашли выход в этом небольшом рассказе... да просто вот в этом:





Он

Бежать, бежать.. только бежать.. это слово тихим шепотом дыхания срывалось с его губ, кровью пульсировало в висках, туманом заливало глаза. Одежда его цеплялась за ветки деревьев, сапоги насквозь промокли и хлюпали при каждом шаге. Порой ему самому казалось, что он видит себя со стороны, каждый шаг такой тяжелый, такой медленный. И каждый раз кажется, что этот шаг последний, что он сейчас упадет, но мучительный бег продолжается. Он забыл о том, куда бежит и откуда. И когда это все началось. Осталось только смутное слово «надо», обрывки воспоминаний и слезу, которые устали течь из глаз.

Остановиться? Отдохнуть? Нет. Стоит на миг прервать этот тяжелый, но ставший уже привычным ритм и он больше не сможет сделать и шаг. Его ноги уже не спотыкаются о корни деревьев, не путаются в траве и низком кустарнике – тело само находит правильную дорожку. Одинокий желто-коричневый лист плавно порхнул перед его лицом и упал на землю. Ему едва удалось сдержать подкативший к горлу комок, лишь одинокая слеза блеснула в уголке глаза, да сжались кулаки. А мысли его захлестнули воспоминания.

Еще совсем недавно на улице стояла золотая осень. Сейчас он вспомнил, как они шли по лесной тропинке, как под ногами шуршали первые опавшие листья, еще сухие, красочные, неповторимые в своей красоте. Солнце просвечивало сквозь красно-желтую листву, и казалось, что даже воздух стал золотистым. О чем они говорили? Он не мог вспомнить. Кажется, о какой-то ерунде. Она много говорила и ее тонкий голос, казалось, колокольчиком звенел вокруг. Но он не слушал, просто шел. Он бы и сейчас не стал ее слушать, зачем?

Он улыбался, когда она приходила и смеялся, когда уходила. Но никогда не воспринимал ее в серьез. Она жила в лесу, и не хотела уходить из леса. Его всегда удивляло, зачем она живет в лесу? Ему не нравился лес, ему хотелось жить на свободе, дышать чистым воздухом полей. А потом были слезы, потом она хватала его за полы куртки, за рукава, просила не уходить. Сначала он старался ей объяснить, но она не понимала. Но ему нужен был воздух и он ушел. Просто ушел.

Иногда он заходил к ней. Она сидела на опушке, недалеко от края леса и все время плакала. А он вспоминал яркое солнце, не затемненное листвой и его не трогали ее слезы. Как так получилось? Он и сам не мог сейчас это вспомнить. Он рассказывал ей про широкие реки и душистые травы, а она только плакала.

Утро того дня было темней обычного. Казалось, что сизый туман опутал все вокруг промозглым страхом, холод шел изнутри. В такой день надо сидеть дома, но он решил навестить ее. Зайти на минутку, узнать, как у нее дела. Ему было безразлично, что с ней, но он решил, что стоит пройтись и узнать.

Чем ближе он подходил к лесу, тем быстрее были его шаги, тем тревожней становилось в душе. Ели загораживали ему путь своими тяжелыми лапами, прелые листья скользили под ногами, а стволы вековых дубов скрипуче смеялись под порывами ветра. Ему хотелось оглянуться, но он не мог. Что-то незримое подступало к нему изо всех уголков леса, впервые он почувствовал страх.

Ее не было на знакомой опушке, ее не было нигде. Капли дождя на листьях вдруг показались ему ее слезами. Ее больше не будет, шептал ветер. Она ушла навсегда, вздыхали деревья. И тогда он побежал. С самых первых шагов ему было тяжело бежать, но только ее смех мог позволить ее оглянуться, только в ее глазах сохранился золотистый свет осени. Бежать, найти, вернуть…

Нога зацепилась за предательски укрывшуюся в листве корягу, руки взмахнули в поиске опоры и он упал на мокрую землю. Он все еще хотел бежать, руки судорожно цеплялись за грязную листву, с каждой минутой серая пелена все плотнее накрывала его, сковывала. Он боролся, старался разжать веки, но тщетно. Слишком поздно. Его сознание погрузилось во тьму.



Она

Едкий дым костра рваными клочьями окутывал ее дрожащую фигуру. По ее белой коже бегали мурашки, а пальцы словно старались связаться узлом. И только взгляд не вязался с ее обликом: пустой, холодный, злой. Словно бы выцветшие глаза смотрели насквозь и, казалось бы, не видели ничего. Капли дождя стекали по волосам, губы шептали проклятия.

Еще вчера она была другой. Она хотела веселиться, смеяться, дарить радость и любовь. Любовь.. ритмичный стук сердца не отзывался теперь на это слово. А ведь когда-то она любила.

Он просто шел через лес, когда она увидела его впервые. И золотые искорки засветились в ее глазах. И он был рад встрече. Они целыми днями гуляли в лесу и он обещал остаться, она рассказывала ему про лес и про свою жизнь, а он слушал. Ей всегда казалось, что он все понимает, он так внимательно слушал. А потом ему захотелось уйти. И она танцем кружила листву в последних теплых лучах осеннего солнца, она собирала травы и пела птицам о том, как уйдет вместе с ним. Она сразу поверила ему, ведь она любила.

Когда он уходил она не смогла сдержать слез. Она просила, умоляла, лишь бы он взял ее с собой. Но он не взял. Лишь усмехнулся. Вместе с ним ушла ее радость, ушла надежда.

О нет, он не бросил ее совсем. Иногда он заходил к ней, но он стал другим. Чужим, злым, жестоким. Она просила его, что б он взял ее с собой, но он не хотел. Она мечтала сбежать из леса, но он лишь смеялся над ее мечтами. «Иди, но не со мной» - вот что он отвечал ей всегда.

А потом первый мороз сковал землю и сердце ее покрылось ледяным узором. Только боль или холод, ничего больше не осталось. От боли она каталась по жухлой траве, от нестерпимой боли она кричала так, что эхо боялось повторить ее крик, ей казалось, что тысячи ножей режут и рвут на мелкие кусочки ее душу. И тогда рука сама потянулась к кусочку старой бересты, что лежал здесь с тех самых времен. К стишку, который она смеясь повторяла в детстве.



Отвар травы полынной, имбирный корешок,

Немножко ягод волчьих, и папортник с вершок.

Смешай все это в ступе дубовым помелом

И выпей ночью лунной, что бы ушла любовь.



Ее губы скривились в злой усмешке. Отвар получился горьким, отвратительным на вкус. Но она пила, заставляла себя пить. С первых же глотков боль стала отступать, а вместе с болью ушла и золотая осень. Теперь уже навсегда.